Дети в эксперименте жизни или причины детского нездоровья
То, что современные российские дети не слишком здоровы, не является тайной за семью печатями.
Об этом говорят социальные службы, образовательные и медицинские учреждения. Тенденция наметилась печальная, так что даже встаёт вопрос о сдвиге возрастного диапазона для набора в армию, поскольку физическое развитие призывников не выдерживает никакой критики. Поэтому 12-летнее среднее образование с прицелом, чтобы повысить планку для набора в армию до 19-20 лет – задача реальная и ещё будет обсуждаться. А пока о том, как связаны учёба, школьная среда и здоровье детей, с научным руководителем Института современного детства (Москва), психоневрологом Б.А. Архиповым говорит Наталья Кузнецова.
— Борис Алексеевич, Вы руководите несколькими экспериментальными площадками в образовании, изучаете связь среды, в которую попадает ребёнок, с его соматическим, психическим, физическим состоянием. И везде — в детсадах, интернатах, общеобразовательных и частных школах – есть своя специфика. А за счёт чего накапливается нездоровье?
— Вопрос более ёмкий, чем кажется на первый взгляд. Здесь нужно рассматривать технологию образования как одну из составляющих этого нездоровья. То есть мы ведём речь не просто о нездоровье детей, а о нездоровье учащихся в школьной среде. Многие дети приходят сегодня в первый класс с логопедическими трудностями, которые исправляются в начальной школе, а у некоторых ребятишек и на средней ступени обучения. По Москве эти цифры очень большие. Речевая недостаточность (я не говорю о патологии) является отражением непростроенности других функций, в том числе психических и учебных. Подготовка и к детсаду, и к школе должна иметь свой регламент, и педагоги должны быть информированы и оснащены не просто знаниями, но и определёнными практиками, которые могут способствовать и профилактике, и начальной помощи.
Другой аспект. Бывая в школах, я нередко вижу, что диспансерное наблюдение — это некая формальность. Как заполняется паспорт здоровья? Рекомендации по улучшению здоровья в большей степени касаются семьи, а не школы. А если учесть, что ребёнок находится только одну четверть времени в домашних условиях? Вот и прогрессируют сколиоз, миопия и т.д.
В последние годы дети сами утомляют себя тем, что пользуются наушниками-микрофонами, которые изменяют звуковосприятие. Постоянное их ношение — серьёзная угроза здоровью. Чем чреваты 3D-телевизоры, никто не знает.
Так что технологии, прогресс дают серьёзную нагрузку на физиологию. А груз этого социального давления не учтён в системе образования и надзора за здоровьем. Если в отношении работы на компьютере даны какие-то рекомендации, прописан режим, то по отношению ко всем остальным бытовым и прочим технологиям и техникам – ничего подобного не существует.
— Дети приходят в школу с разной психоневрологией. Должен ли к ним быть внимателен учитель, или это только родителей забота?
— Если образовательная система берёт в своё лоно ребенка, он уже меньше находится в семье, и, конечно же, педагог должен проявлять внимание к состоянию ученика. Но в то же время, если школа полностью выполняет свою миссию, она будет работать и с семьей как с участником педагогического процесса.
— Родители переживают: сколько будут экспериментировать над нашими детьми? Не приведут ли эксперименты к неврозу?
— Могу дать единственный совет: не искать методику, а искать учителя. Если педагог несёт разумное, доброе, вечное — ему можно доверять, с ним и у родителей контакт будет хороший. В начальной школе учительское понимание даёт основу всего остального обучения. А у нас традиционно предметному обучению уделяется больше внимания, чем начальному звену, и это перекос. Начальная школа, как порой и дошкольные учреждения, обеднена грамотностью, квалификацией, пониманием детских проблем. А ведь здесь помимо терпения ещё нужны определённые навыки, нравственная и моральная позиция – словом то, что может считаться профессионализмом.
Начальное звено должно быть очень сильным, и в Москве уже начали смещать акцент на подготовку педагогов не в колледжах, а на факультетах дошкольного образования в институтах и университетах.
— У девочек и мальчиков разная психология, но всех учат одинаково. Правильно ли, что это не учитывается?
— Был период в российской истории, когда обучение разделили по половому признаку. Гендерность в средней школе должна учитываться, потому что имеют место не только разность в физиологии, в мышлении, в понимании, в чувствовании, но ещё и разные позиции по отношению к социальной сфере. Вот почему конфликты в средней школе нарастают. Все мы знаем проблемы 7 класса, когда у девочек и у мальчиков возникают очень сложные состояния, которые затрудняют процесс обучения. Конфликтная ситуация становится первичной, а учебный процесс – вторичным. Поэтому если на уровне средней школы сделать такое раздельное обучение, то в этом, может, есть определённый смысл. Однако надо тщательно взвесить все «за» и «против», потому что прошлый опыт, воспроизведённый в новых условиях, может оказаться другим. Так что не могу сказать, что такой эксперимент сразу даст позитивный результат.
— Может ли неправильная педагогическая тактика подтолкнуть ребёнка к неврозу, и чего учитель должен категорически не допускать?
— В педагогике есть термин «педагения» — это заболевания или группа заболеваний, обусловленных непродуманным или неквалифицированным педагогическим воздействием на несформированную или незрелую нервно-психическую сферу ребёнка. Бывает, ребёнок в силу своих физиологических особенностей не может «взять» образовательное начальное или среднее звено. В таком случае обучение по определённой технологии может вогнать его в ситуацию, близкую к клинической, к медицинской, когда могут возникать разного рода проблемы: психологические, психические, неврологические. Всё это вместе взятое оставляет глубокий след, который не всегда исправляется и может оказаться очень тяжёлым. Поэтому перед приёмом в первый класс нужно тестировать детей. Негатив в начальной школе воспроизводится и в более поздние сроки; неудивительно, что у многих учащихся процесс завершения образования ассоциируется с освобождением от тяжёлой ноши. Не все педагоги могут и предотвращать педагенные ситуации, и тогда ощущение комфорта в среде себе подобных (даже если эта среда криминогенна) оказывается гораздо важнее, чем процесс обучения.
Что касается второй части вопроса «чего учитель категорически не должен допускать?» — могу сказать одно: каждый педагог имеет свои особенности, но никогда он не должен проявлять слабости. Сложности в быту, в семье учителя — казалось бы, вещи второстепенные, но это важная составляющая в самоощущении. Человек, который выбирает профессию учителя, должен понимать, что она действительно сложная, многогранная, и надо всё время свою квалификацию повышать. К сожалению, только четверть всех поступающих в педагогические институты выбирают специальность по идеологическим соображениям. Можете себе представить, каков процент избирательности в этом?
Будет ли молодой педагог выполнять свою миссию, если он вопреки своему желанию подписал контракт, по которому пять лет обязан отработать в школьном учреждении после окончания вуза? Сомневаюсь. Отсюда и возникают всякого рода проблемы. Многие эти выпускники педвузов, скорее всего, пополнят армию профессионально несостоятельных людей.
— Психоневрология учителей — особый вопрос, школа её тоже расшатывает. Должен ли быть какой-то рубеж, когда учителю лучше перестать работать с детьми?
— Действительно, есть примеры, когда, чтобы не потерять собственное здоровье и не навредить здоровью учащегося, лучше уйти из школы. Но далеко не каждый педагог может почувствовать свою несостоятельность и вовремя «сойти с дистанции». В настоящее время грамотное сопровождение образовательного процесса, мониторинг состояния учителя отсутствует. Пока каждый преподаватель сам отвечает за себя.
Что касается возрастного рубежа, то знаете, сколько у нас педагогов, которые до глубокой старости остаются учителями для своих учеников? Не зря ведь говорят: прийти к своему учителю, как к духовнику, который в любом возрасте даст совет по жизни. Это заслуживает уважения.
— Сколько человек оптимально может обучаться в классе?
— По-разному. Могут быть и классы малой наполняемости, в зависимости от того, какую они задачу выполняют. И большая наполняемость (35-40 человек в классе) может быть оправданной — всё зависит от педагога. Когда в классе больше 30 человек, и внимание учителя не направлено ни на кого, это менее дефектно, чем, если в классе шесть человек, и педагог с каждого нечто требует. В классах с большой наполняемостью и середняки, и плохиши не столько выделяются среди отличников, равно как и отличники не могут противопоставить себя основной массе. Сама структура в данном случае создаёт определённую культуру, где нет поляризации, которая всегда — конфликт.
Учителю работать с большим классом как с единицей легче, чем с каждым учеником в отдельности. Класс малой наполняемости требует тьютора — человека, который там, внутри, может организовывать процесс индивидуально, с каждым учащимся, и предметно, с учётом особенностей восприятия. В Москве школ, где введено тьюторство, уже довольно много.
— В таком случае зачем нужны классы малой наполняемости?
— Малая наполняемость — это способ работы с детьми, у которых есть некоторые особенности восприятия, мышления, физического здоровья. Здесь присутствует некий вариант индивидуализации подхода, в школу привносятся медицинские технологии. Например, есть школы для детей с заболеваниями опорно-двигательного аппарата и лёгочными проблемами.
— Нужно ли готовить ребёнка к первому классу?
— Я считаю, что готовить надо, но готовить к возможности, к восприятию обучения, а не учить определённым типам навыков. Например, способ чтения у всех разный. Если ребёнок поймёт, что от чтения он получает удовольствие (поскольку этот процесс связан с мышлением, а не просто с техникой), тогда он в этом почувствует вкус – чтение будет живое. В противном случае оно станет просто обязательным ответом на требуемое количество знаков в минуту.
— Как, на Ваш взгляд, должна строиться работа с одарёнными детьми?
— В Москве есть немало школ для одарённых детей. Это школы с врачебными кабинетами и психологами. Такие дети требуют особого внимания, потому что если в чём-то одном ребёнок успешен, то во многих других аспектах может отставать. Один вариант развития приводит к необратимости. Должен быть усиленный контроль, наблюдение и сопровождение. И опять же вопрос однозначно не решается: одарённых становится всё больше и больше. Но в той или иной степени одарённость выглядит достаточно двойственно: она приобретает определённые черты, которые стоят на грани нормы и не нормы.
— Слышала, что в Москве есть специальные компьютеризированные школы, где дети совсем не пишут от руки…
— Меняется многое в нашей жизни. Есть дети, которые сегодня уже не могут правильно держать карандаш или ручку, не владеют графическими способностями, а пользуются исключительно компьютерами… Какие показатели здоровья при этом будут, и чем дети будут пользоваться, когда вырастут, мы, конечно, не знаем, здесь можно только догадываться. Это эксперимент жизни, поэтому лет через десять нам грозит новая реформа образования. А новое создавать всегда сложно, тем более что его надо распространить на все системы обучения.